Да уж, кушать надо, пусть даже вечером, но завтракать хорошо, ибо лучше поздно, чем никогда. Вчера червечка всего лишь одного маленького заморил, вот с трех литров и накрыло. Ващщее... Молчи, совесть, молчи. А сердце-то не железное, по утрам страдает, болезное. Тем не менее, выходил когда из дома, зверски зачесался кончик носа. То ли оно к этому самому, то ли к старости, волосы типа растут, хыхы.
А мне все страсти какие-то рассказывают. В больнице рядом на прошлой неделе хоронили медсестру. Было ей за сорок, а умерла от рака костей. Говорят, рак может быть чего угодно, но костей... Получается метастазы и в костях прорастать могут?!... Страшно жить(с), да.
Вспомнилось в связи с этим, кстати, как лежал я в этой больнице, ну, как лежал, приходящим больным был. Ну там уколы, кровь сдать, не суть важно, а спал дома. Проводил дни я в одной палате с Кимом Рыжовым. Его как бы в одиночку поместили, на манер палаты-люкс, хотя какой там люкс - курам на смех, а койкомест было два.
читать дальшеЯ не хочу знать и, в общем-то, предполагать, о чем он думал остававшись вечерам один, хочу о другом рассказать. Познакомился я с ним уже после третьего или четвертого его инфаркта. Он не разговаривал уже, нога одна была ампутирована, а сторона, правая, кажется, была парализована полностью. Но это был человек большой энергии и неиссякаемого оптимизма, понимать я его нучился быстро не смотря на то, что словами сказать он не мог ничего.
Любил он время скрасить игрой в шахматы, но, ввиду того, что шахматист из меня тот еще, его немного расстраивали мои проигрыши. Иногда он жестами показывал неправильность моих действий и подсказывал куда ходить. Хотя, мне кажется, победы старика все же радовали.
Впрочем, было лето и я его вывозил на прогулку. Между двумя корпусами, построеными на бомбоубежище было много скамеек, где проводили послеобеденное время больные и их навещающие. Любой лежавший хоть раз в больницах, думаю, согласится, что нет времени лучше послеобеденного, но, в тоже время, такого иногда скучного, когда отделения превращаются в сонные царства. Так вот, вывозил я Кима Ивановича в люди, где он быстро нашел пару более сильных соперников по шахматам, нежели я. Мы снимали футболки и рубашки и загорали, кто за чтением, кто в полудреме, а кто за игрой. Через пару часов мы возвращались в палату, проводили там еще какое-то время и я уходил домой. Чуть позже, я сожалел о том, что хоть, не смотря на молодость, я понимал, что мое присутствие скрашивало старику однообразные, часто одинокие, больничные часы и старался задерживаться подольше, но все же уходил раньше, чем вообще мне возможно было.
Большой и, чуть ли не единственной, радостью у него было общение. Вечерами к нему приходила жена, высокая сухая женщина, в молодости бывшая, наверняка, большой красавицей. Она была из тех, уже пожилых, женщин, которых не уродуют помада и крашенные волосы. Сейчас я уже не помню, навещал ли его кто-нибудь еще, но, когда в палате становилось больше людей, чем нас двое, это было похоже на маленький праздник. Надо сказать, что почти за все проведенное с ним время, я не ощущал той тягостной атмосферы, какая бывает с тяжелобольными или умерающими, пусть даже внутренне упавшими духом, людьми.
Кроме лекарств, жена Кима Рыжова привозила конфеты, фрукты и всякие сладости, старик же угощал ими почти всех, кто заходил в палату, и сердился и шутливо стучал кулаком действующей руки по столу, если кто отказывался.
Очень жаль, что он не мог разговаривать. Потом я узнал, после выписки уже, что спустя какое-то время он умер. Это было, кажется уже так давно, где-то четыре года назад. Нет, вру, пять лет уже скорее.
Грустные какие-то воспоминания навеялись...
Ха! Тут человек в асю стукнулся, сказал, что вечером кодлой в кафешке питействовать будут. Теперь понятно, к чему нос чесался с утра. Думаю, по-любому, полечиться надо будет после вчерашнего, хых.